Альтернативная реальность Егоровского

В рамках выставки 33 представлены тридцать три фотографии Вадима Егоровского, которые отражают Петербург 1960х-2000х. Художнику удалось создать неповторимый образ города.

На открытках Петербург обычно солнечно парадный с ровными рядами гордо выстроившихся дворцов, блестящими шпилями, устремляющимися в голубое небо, катерами, бодро снующими по водным просторам. Всё бы ничего, но несколько туристически поверхностно. Есть, напротив, так называемый Петербург Достоевского – с тёмными грязными улицами, жёлтым светом фонарей, но в этом образе, по сути, отражена лишь книжность, отсылающая нас к романам знаменитого русского писателя, но героев его, в основном, несчастных и обречённых, давно уже не встретишь на улицах. У Егоровского же Петербург иной. Необычный. Свой. Серый, но не отчаянно печальный, скорее, отдающий вековым умиротворением, полный таинственных влекущих уголков, молчаливый, однако не враждебный.

Люди в городской среде у фотографа – ускользающие неопределённые образы. Не город – декорация к персонажам, а персонажи – декорации к нему. Главный герой творчества Егоровского – Петербург. Люди абстрактные, их лица подробно не видны, где-то затемнены, где-то смазаны. Зато скульптура оживает: конь заглядывает в душу («Клодтовский конь»), ангел, взирающий на Петербург с высоты, излучает величавую безмятежность («Лик ангела»), заснеженный сфинкс зорко охраняет гранитную набережную («Сфинкс на Египетском мосту»), каменный лев («У дома Лаваль») взором маскируется под жалобного просителя.

Что касается концепции подбора произведений для выставки, из большого наследия фотохудожника для неё отобраны работы, показывающие город изнутри – один из необычных приёмов творчества Егоровского. И «изнутри» здесь несёт в себе самый прямой смысл: очень неожиданным, например, является вид на Дворцовую площадь и Александрийскую колонну из-под копыт коня («Дворцовая площадь»).

Отражения – также один из часто используемых Егоровским приёмов, будь то тёмные воды каналов, зимний лёд, сковавший водоёмы, или даже где-то дорожные зеркала – используется то, что не привлекло бы внимания обычного человека, но метко выхвачено взглядом истинного художника. Вдобавок, из особенностей можно отметить использование размытых фонов – смелый и яркий приём, разделяющий пространство на несколько планов и добавляющий пейзажу глубину и призрачную таинственность.

Во многих кадрах решения геометричны. Пластика где-то ломаная, а где-то спиральная (те же винтовые лестницы), горизонт периодически завален, очень часто встречаются открытые композиции. В отличие от некоторых известных фотографов того же периода, например, Бориса Смелова или же Леонида Богданова, для которых одним из главных приёмов является «светопись», в фотографиях Егоровского основное значение играет геометрия. Почти в каждой работе художника причудливо взаимодействуют различные формы. В кадре могут находиться самые обычные предметы или же всем привычные виды, однако за счёт острых композиционных решений они смотрятся как нечто новое. Фотограф виртуозно взаимодействует с пространством. Он не отражает его в кадрах, а сам выстраивает пространство для них. И скажите после этого, что фотография – лишь отражение реальности! В искусстве Егоровского реальность своя, альтернативная.

В произведениях 1960х-80х годов можно отметить отличную от искусства советского времени углублённость в себя, здесь нет ни намёка на «мир, труд, май», никаких так часто используемых в тот период советских штампов, лишь художник наедине с молчаливым городом.

Очень ярко отражается на более поздних работах Егоровского Петербург 1990х-2000х. Петербург не парадный, не барочный. Наверняка, людям, как я, родившимся в 2000х, тоже очень близка эта атмосфера. Для многих, кто живёт здесь, город не открыточно стройный. Петербург прекрасен по-своему, когда ощущаешь его как запах сырости в таинственно-гулких дворах-колодцах; мигающие перегорающие лампочки в парадных, на запылённых окнах которых кто-то безликий и давно ускользнувший нацарапал своё имя; асфальт с морщинами; виды с крыш с закрытым входом, на которые как-нибудь, да проберёшься; дивная архитектура исторических промышленных зданий и заводских труб; давно не реставрированные фасады дворцов с живописно облупившейся штукатуркой; ледяная молчаливая поверхность каналов и холод гранита набережных. Ощущение от Петербурга чёрно-бело-каменное. Именно поэтому драматичный Петербург Егоровского и его взгляд изнутри очень близок людям, готовым воспринимать иную поэтику.

Город Егоровского – главный герой в произведениях, живой организм, который, тем не менее, является бессмертным. Вневременным.

Александра Ватрушина, март 2023г.

АРКА ДЛИНОЮ В ПОЛВЕКА

Фотографии Вадима Егоровского

Фотографии Вадима Егоровского задают вопрос, который, может быть, и не ставился на первое место их автором, но в наши дни особенно интересно наблюдать, как на обозримой исторической дистанции в фотографическом медиуме из «ремесла» выделяется «искусство», чьим верным признаком становится безразличие к жанровым границам, свободно нарушаемым настоящим художником в стремлении к максимальной выразительности. Существует ли особенный «Петербург Егоровского», и если да, то какое место занимает он среди множества других художественных образов города за три с лишним века?

Территория, на которой ведутся поиски и разработка художественного языка, – общая для Егоровского и его собратьев по фотографическому ремеслу. Это Ленинград-Петербург, начиная с 1960-х годов, вписывающий любое авторское высказывание в сложные культурные контексты. Чтобы уйти от жёсткой, как купольные рёбра, структуры, можно превратить территорию в пространство. Это очень по-петербургски: около Невы глаз чувствует и сразу понимает особенную наполненность небесного свода, здесь легко заглянуть за горизонт, даже не забираясь на крышу, – достаточно запрокинуть голову вверх.

Почти любой снимок классической эпохи петербургской школы фотографии оставляет впечатление особой сосредоточенности его автора. За сдержанностью фотографа – не только художественный приём, но мировоззренческая позиция. То, как она проявлена (это слово подходит лучше всего), способно многое сказать о художнике, его творческих идеях и приоритетах. Внутри бесконечно тянувшегося советского времени годы были похожи друг на друга, без значительной разницы между собой проходили десятилетия. После военных и блокадных утрат Ленинград в целом мало менялся, и всегда был ясно виден существующий внутри него Петербург. Пусть без церкви Спаса на Сенной в пейзаже была дыра, но район героев Достоевского оставался заветным фотографическим местом ещё в начале 90-х, давно лишившись своих дровяных сараев, поленниц и топоров. Егоровский снимает канал Грибоедова там, где начинается Коломна, назвав цикл «Зона Достоевского», но в сделанных им кадрах нет ни изломанности, ни ощущения катастрофического падения – собранное пространство, ведомое поворотами набережной, динамично разгоняется, подбирая по пути каждую мелкую деталь.

Фотографии Егоровского известны не так широко, как того заслуживает мастер, проделавший долгий и продуманный творческий путь, но такая сдержанность очень точно подходит сейчас к интонации его снимков. В судьбе Егоровского есть много общего с трудной и во многом трагической судьбой поколения: это люди, которые снимали всю жизнь, начиная с институтской или заводской малотиражной прессы, активно участвовали в клубном движении, устраивались на работу в фотолабораториях, чтобы, наконец, в 1990-е годы уверенно посвятить себя искусству и раскрыться творчески, а уже в следующем десятилетии, будучи настигнутыми возрастом, навсегда отложить камеру. На границе двух эпох, советской и постсоветской, стоит фотография, в которой автор использовал простой режиссёрский ход, насыпав в лапу воронихинского каменного льва на Английской набережной мелочь с двумя купюрами, вышедшими из обращения в 1991-м. Работа в КГИОП начиная с 1989 года не просто позволяет Егоровскому открывать новые и трудно доступные места съемки. По сути, охрана памятников – это фиксация не сразу заметных невооружённому глазу изменений, выражающих постоянное течение времени В 2007 году, когда Егоровский был вынужден оставить фотографию, инфляция изображений была уже очевидным мировым процессом, но не достигла нынешней полной силы. В начале нулевых фотография, в основе которой даже более, чем у других видов искусства, лежит отбор и выбор, ещё могла не пускать в кадр новую реальность, всё равно потом хлынувшую через объектив. Фотографу, сделавшему главным творческим интересом вневременную красоту и настроенному на показ вечности, всё чаще приходилось вычитать из реальности знаки современности.

Изгиб нынешней улицы Циолковского, снятый весной 1967 года еще с булыжной мостовой, – «Таракановка весной» – давно заасфальтирован. Запечатлённые места с тех пор неузнаваемо изменились, но смысл работ Егоровского не ограничивается «штудиумом» (в терминологии Ролана Барта). Одно из качеств, обеспечивающих растущий с течением лет интерес к этим фотографиям – их изобразительная многослойность. Всякий кадр обладает чёткой формальной структурой, внутри которой проходят силовые линии, на их пересечениях рождаются те смысловые удары или зрительные уколы, что были названы автором Camera Lucida словом «пунктум», – такие, как сцепленные руки мальчика, сфотографированного в 1980-е годы на Львином мостике.

2002-м годом датирована одна из самых волнующих фотографий Егоровского – «Ангельский лик». Гипсовая отливка головы ангела с Александровской колонны была сделана во время реставрационных работ. Взирающий уже полторы сотни лет на Петербург ангел одним своим положением исключён из повседневности и надёжно скрыт сглаживающей его черты высотой от любопытства. Наверное, никто кроме фотографа и реставраторов не был в такой близости к этому существу, чтобы ощутить на себе постоянство его взгляда и лицом к лицу прочувствовать ангельскую отрешённость. Чины крылатых воинов в молитвенном экстазе, шаловливые путти и осеняющие любые шалости надгробные фигуры – в этой блаженной самоуглублённости соединены все они. Перемена скульптурного материала вместе с инверсией цвета из чёрного в белый даёт иную светоносность и новое восприятие пластики: неоживлённые зрачки, линии полуоткрытого рта, вся поверхность лица с шероховатыми следами времени на носу, губах и подбородке становятся мягкими и как будто подсвеченными изнутри, делая классическую скульптуру живой, современной, актуальной.

В работах Егоровского очень велика внутренняя динамика: из раза в раз варьируется стянутая дуга – от сопровождающего поворот трамвая сферического зеркала посередине фото, сделанного на тогдашнем проспекте Карла Маркса в 1960 году, до озаглавленного «Безмолвный гранит» снимка 2002 года. Это один из неизменных приёмов фотографа, продолжающего выявлять в городском пейзаже упругие кривые, вплоть до винтовых лестниц в подъездах эпохи модерна. Кажется, недаром очертания человеческого глаза образованы двумя дугами. Свод моста, стальные фермы, едва заметная покатость гранитных блоков набережной или уходящих в небо заводских труб, профиль Гром-камня, наконец, – большинство композиций закручены, словно часовая пружина. Связать воедино город, снятый Вадимом Егоровским на рубеже 1960-х годов, с тем, в котором он завершил свою карьеру в 2007-м, можно только здесь, в Петербурге, где смыкаются архитектурные и сюжетные арки.

Павел Герасименко, январь 2023г.